Железобетон, часто умертвляющий вместе с национальными культурами тот человеческий и исторический образ наших народов, в котором, как писал крупнейший идеолог бывшей Российской Империи К. Победоносцев, они «ощущали себя стоящими перед Богом», смело взламывался писателями фронтового поколениями. «Василий Теркин» А. Твардовского и сотни воскрешающих живую народную душу фронтовых песен пришли в наши дома вместе с вернувшимися с войны солдатами.

Настоящим гимном именно национальному русскому характеру стала «Судьба человека» гениального М. Шолохова. И даже за вот эти строки «Я все-таки горд был за самую милую,// За русскую землю, где я родился,// За то что на ней умереть мне завещано,// Что русская мать нас на свет родила…» или «Как будто за каждою русской околицей,// Крестом своих рук ограждая живых,// Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся// За в Бога не верящих внуков своих…» – ни К. Симонов, ни А. Сурков уже не могли быть объявлены «русскими фашистами», не могли разделить трагическую судьбу Павла Васильева, Бориса Корнилова и других патриотов России.

Глубоко символичным, вскрывающим правду теперь уже не «классовых», а духовных противостояний между гражданами мира Грацианскими и русскими патриотами Вихровыми стал роман Л. Леонова «Русский лес».

Но подлинным возвращением к ладу русской жизни, к традициям трудовой нравственности простого русского человека стала наша «деревенская литература». В прозе В. Белова, В. Распутина, В. Шукшина, Е. Носова, Ф. Солоухина, Ф. Абрамова, в стихах Н. Рубцова, А. Прасолова, А. Передреева и многих других писателей, как и когда-то в музыке Глинки, в живописных полотнах Венецианова, в произведениях Пушкина и Гоголя, Россия обретала тот собственный национальный характер, который складывался не от Вольтера и не от Маркса, а от «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, от собственных священных и исторических преданий. Который помог русскому человеку на одной шестой части света в границах великой Российской Империи объединить и, вопреки «просвещенной» европейской традиции, сберечь все свои большие и малые народы.

Национальной литературе внутри писательского Союза противостояли так называемые «шестидесятники», вооруженные идеологией западной неолиберальной культурной революции 60-х годов, а со стороны партийной верхушки – возродившиеся при Хрущеве троцкистские коммунистические ортодоксы (не случайно при так называемой хрущевской «оттепели» было разрушено храмов больше, чем при «старых большевиках»). Но уже нельзя было остановить державный дух национальной творческой интеллигенции. И даже статья партийного идеолога А. Яковлева «Против антиисторизма», клеймящая выдающихся русских литературных критиков М. Лобанова, А. Ланщикова, В. Чалмаева, В. Кожинова и др. за «заигрывание с боженькой» и за «квасной патриотизм», стала лишь прелюдией к знаменитой дискуссии «Классики и мы», на которой писатели-патриоты заявили о себе как о силе, которую можно уничтожить лишь вместе с её страной.

И плечом к плечу с русским автором «Лада» Василием Беловым уже стоял известный всему миру автор «Моего Дагестана» Расул Газатов, выдающийся якутский писатель и просветитель Суолон Омолоон, многие и многие другие представители национальных литератур России. А свое родство друг с другом они обнаруживали в общем для всех уважении к своему национальному богатству. И более того, точно так же, как многие поколения русских читателей считали для себя родной поэзию Мусы Джалиля, Мустая Карима, Кайсына Кулиева, так и русская литература имела своих читателей среди всех народов России.

Проверкой на прочность единства наших национальных литератур стал 1991 год, когда на новой революционной волне была предпринята первая попытка упразднения нашей творческой организации возглавляемыми префектом Музыкантским «гвардейцами». Все национальные писательские организации встали на защиту символа своего единства – Союза писателей России.

Особенно трудным был для нас период экономической и информационной блокады российской многонациональной литературы, когда самым талантливым русским прозаикам и поэтам приходилось издавать книги самодеятельно и лишь малыми тиражами, когда ни один национальный писатель не имел возможности пробиться к общероссийской читательской аудитории.

Но, словно бы помогая каждому честному писателю гордиться своей, увы, уже не первой по счёту отверженностью в родной стране, писатели неотверженные стараются выглядеть как можно более непристойно. Например, «Российский писатель» недавно процитировал нам одного из них – Виктора Ерофеева: «Хочу ли я, чтобы Россия распалась на куски? Чтобы Татария отделилась от Мордовии? Чтобы Волга высохла? Чтобы судорога прошла по Сибири? Чтобы кончился балаган? Хочу! Хочу!» Или: «Русский народ в чем-то уязвительно не уникален. Он похож на другие архаические народы Азии, Латинской Америки, Африки своей близостью к животному миру» и т.п.

И потому даже без пропуска на телеэкран и на книжный рынок, минуя все теперь уже неолиберальные «железные занавесы», только от уст к устам всю страну облетели вот эти упрямые строки из стихотворения вятской поэтессы Светланы Сырневой «Прописи»: «Наша Родина самая сильная, наша Родина самая светлая…»

За два месяца до 50-летия нашей писательской организации (теперь уже старейшей, но, по-прежнему, самой крупной и имеющей свои отделения во всех республиках, автономиях, краях и областях России) отдельными чиновниками Роскомимущества была предпринята компрадорская попытка экономического удушения Союза писателей России как одного из действующих очагов российского патриотизма и российского межнационального единства, традиционной духовности и нравственности.

Но – уже преодолевается в России даже и на уровне высшей государственной власти продиктованная когда-то из единого глобалисткого центра суицидная психология.

Выдающийся русский историк и писатель во вступлении в «Историю Государства Российского» писал, что историю своего народа надо знать еще и для того, чтобы в дни испытаний знать, что в своем прошлом Россия преодолевала испытания куда более трудные.

Вот и свой юбилей мы встречаем в дни памяти о героической обороне Москвы, когда в снег, смешанный с кровью, ложились всё новые и новые батальоны, а отступать было некуда...

Мы тоже не отступали. В каких-то регионах было совсем трудно, в каких-то попроще. Но, к счастью, число республик и областей, где власть поворачивается лицом к литературе и культуре, постоянно увеличивается. А Орёл и Якутск, Белгород и Ижевск, Уфа и Барнаул, Липецк и Вологда, многие и многие другие наши города уже давно стали центрами возрождения и сбережения культурных и духовно-нравственных традиций.

Недавно мы в Союзе писателей принимали делегацию удмуртских писателей. Они привезли нам много своих новых книг. Они читали новые стихи, переведенные на русский язык. И было такое ощущение, что никто из них не утратил оптимистического настроя.

Самый главный итог полувековой истории нашего писательского сотоварищества состоит в том, что мы остались самими собой, сохранили высокое, пушкинское, значение писательского звания.

В мире сегодня испытывается каждое человеческое сердце точно так же, как и сто, как и двести, как и четыреста лет назад (когда, например, роль общенародного писателя выпала патриарху Гермогену). И нет у нас необходимости вопрошать, кто мы, если та литература, частицей которой каждый из нас мыслит себя, даже будучи многонациональной, едина в своем человеколюбии, если наша литература, будучи теперь даже многоконфессиональной, одинаково устремлена к добру, если на всех наших языках Россия – это для всех нас тот одинаково родной ковчег, в котором только и можно преодолеть все нынешние всемирные потопы, все нынешние глобальные экономические, ресурсные и духовные кризисы.

Валерий Ганичев